Древний юный город

Древний южный город, но душою молод,

не скулит, не плачет и всегда в строю.

Переживший холод и осадный голод,

он казачью славу закалил в бою.

Летними ночами тёплыми дождями

заживляет раны крепостных валов.

Славится делами, верными друзьями

и неповторимым блеском куполов.

Был богат и беден, цену знал победам,

защищал Россию от меча Орды.

Горе, зло и беды выдержали деды,

потому и внуки славой их горды.

В самом устье Дона у речных затонов,

где ночует слава дедов и отцов,

колокольным звоном берег полусонный

ежедневно будит молодой Азов.

Пусть и седовласый, но всегда прекрасен

город, где любому и зимой тепло,

где снуют баркасы, и горят лампасы,

и резвятся кони, и скрипит седло…

Донская ночь

Там, где чайки у воды грустят,

где в камыш уходят каюки,

подпирая головой закат,

примостился вечер у реки.

Нарезвился ветер и притих,

не шумит прибрежная волна.

Наступает время молодых -

ночь недаром в юность влюблена.

Разнесётся запах по степи

от ночной фиалки, и его

будут двое из ладоней пить,

ощущая некое родство

с Тихим Доном, с южною луной

и с вокалом бойких лягушат,

что всё лето в тишине ночной

озорных кузнечиков смешат.

День пройдёт и молодость опять

убежит от криков городских,

чтобы снова на Дону встречать

тот рассвет, что тоже на двоих.

Улетающим птенцам

А на прошлой неделе из гнезда улетели

молодые птенцы. Что поделать – пора.

Если в небо качели унести не сумели,

то сегодня их в юность уносят ветра.

Усидеть невозможно на траве придорожной.

Разлетятся по свету – так было всегда.

Только в мире безбожном не сломило б их ложью,

а для счастья нашлись бы святые места.

Но придётся и спорить, и вылечивать горе,

и обиды прощать, и стоять за друзей;

забираться на горы, успокаивать море,

чтобы встретиться в поле с удачей своей.

С гордой птицей удачи вряд ли станешь богаче

без людского упорства и силы ума.

Бесполезно судачить о желаемой даче -

без труда и усилий не строят дома.

Пусть ночами не спится, и меняются лица,

и метелью заносит, но дело-то в том,

чтобы цели добиться, не поможет Жар-птица,

а упорство и разум, на том и живём.

Курино-петушиное…

И голосит, когда не просят,

и замолкает позже всех;

не отличит зерна от проса,

чем вызывает птичий смех.

И вечно ищет, чтобы спрятать…

Но без него бы во дворе

не появлялись бы цыплята,

не разгорались на заре

курино-перистые споры,

кого сегодня из подруг

обнимет первой на заборе

его величество – Петух.

Герои, вроде бы, знакомы:

и он – виновник тысяч бед,

да и она – хозяйка дома,

что суп готовит на обед

и тихо шепчет: Боже правый,

за что меня ты наказал?

Мой, как петух, зато у Клавы -

орёл, достойный лишь похвал.

Но провожая на работу,

с улыбкой: Милый, поднатужь

на платье новое к субботе…

Ты ж самый лучший в мире муж.

Голубиное детство…

Не модно по крышам – не те уже годы.

Но были бы силы, то с дури бы влез

за бело-курчавой, особой породы,

за той, что взлетала почти до небес.

Уже невозможно, а то поменял бы

годов эдак двадцать на парочку дней,

тех самых, в которых коленные блямбы

по крышам гоняют чужих голубей.

Где шорты на лямках глаза не мозолят,

к отцовскому кепи подходят чубы,

в друзьях и жара, и задиристый холод,

и так далеко до извилин судьбы.

Где споры решаются в доли минуты,

а дружбу никто не продаст за пломбир,

где ты ещё дорог на свете кому-то,

и ниток хватает для завтрашних дыр;

обидное лечат «зелёнкой» и йодом,

а годы ─ ничто для счастливых повес

с голубкой за пазухой редкой породы,

что детство уносит почти до небес.

Друзьям…

Он придёт и сядет рядом,

на скамейке, на диване,

в старом выцветшем наряде

тот, кто дружбу не обманет,

не предаст, не поменяет

на шипучее, хмельное,

а заварит чашку чая

в час, когда сердечко ноет.

Мы живём, пока он рядом,

через улицу и ближе,

в белых кляксах снегопада,

под каштанами Парижа;

на другом конце желаний,

в кнопке вызова смартфона…

Тот, кто искренне желанный

там, где больно и бессонно.

Их не много… этих странных,

но дарованных нам Богом;

тех, кто лечит наши раны

неизведанной дорогой,

и приходят, если надо,

если жизнь невыносима

без того, кто вечно рядом,

но с душою пилигрима.

****

Молодеть не могу, обновляться не буду.

Умоляю вас, хватит судить за нутро.

Из вчерашних ошибок не вылепить чуда,

огонька не раздуть из потухших костров.

Под себя перестраивать хватит, не надо.

Под лекало не чертят чужую судьбу.

Перезрелую вишню июльского сада

не одеть в первомай и в апрель не обуть.

Не судите, прошу, за корявые строки -

слишком поздно в окно постучался Пегас.

В том и ваша вина, что стихи одиноки,

что весенний костёр слишком рано погас.

Принимайте таким, и другого не ждите.

Не смогу возродиться из пепла костров.

Суждено оставаться на прежней орбите

в безымянном созвездии Розы ветров.

Если много грешил, то и вы не безгрешны -

в необузданном прошлом и ваша вина.

Умоляю, не делайте вывод поспешный.

Я надеюсь, что память былого сильна

и потянет под вишню апрельского сада…

Подождите немного, созреет душа,

и захочется вечером встретиться взглядом

с тем, кто тенью за вами идёт не спеша.

Две половины

Наполовину, вроде, городской -

люблю теряться в паутине улиц

и обнимать полуночный покой,

пока бульвары гулкие уснули.

Сбегая от глазастых фонарей,

идя домой по тёмным закоулкам,

считать себя немножечко храбрей

в итоге романтической прогулки.

А в жаркий полдень с улиц городских

зовёт к себе другая половина -

с речной волной, купающей двоих

полураздетых, но ещё невинных.

Видать, осталась детская душа…

Ей хочется к болотистым затонам,

а вечером с букетом камыша

под окна у развесистого клёна.

Две половины борются во мне.

То город побеждает в лунном свете,

а то потянет по степной стране

на вороных промчаться на рассвете.

Отдавать долги…

Если вам задолжал, то простите.

Здесь бегущее время не в счёт.

И не в счёт, что меня искуситель

в долговую бездонность влечёт.

На авось понадеялся – глупо.

Обнулить не удастся долги.

В чём резон бесполезных покупок,

если должен полцарства другим?

Рассчитаюсь на днях, и не позже.

Постараюсь отдать и за тех,

кто с утра рассчитаться не сможет

и кого уже вычислил грех.

Но успеть бы до завтра, иначе

не простят за грехи небеса.

Толку мало, что стал я богаче,

если некому душу спасать.

Потому и спешу ежечасно

отдавать и прощать за грехи…

На авось полагаться опасно -

небеса к обещаньям глухи.

Что увидишь из окон?

День встречает закат и рождает вопрос -

что на завтра готовит кипучая жизнь?

Растворяются сутки, ты их перерос.

Интересен ответ, вот его и дождись.

Если крылья – не бойся полёта орла.

Закаляет не робость, а смелый полёт.

Но смотри, чтобы глупость крыло не сожгла,

если солнце лучистое вдруг увлечёт.

Если парус – не бойся оскаленных гроз.

Закаляют ветра, а не сонная гладь.

Ожидал бы причал и бывалый матрос

смог бы юность при встрече ещё раз обнять.

Если друга, то знай, что тебе повезло.

Из полсотни других выбирают не зря

перештопанный парус, и третье крыло,

и апрельское солнце в конце ноября.

Суждено ли до завтра дожить, и с утра

что увидишь из окон – извечный вопрос:

обветшалые листья и пепел костра,

или юность с букетом пылающих роз?

Свадебное созвездие

Принимая закат как данное,

а рассветы как наваждение,

не ревную, что на свидание

убегают часы настенные.

Понимаю, что к расцветающим,

к пожелтевшим уже отбегали.

Не позволю себе стать лающим

на рассвет моложавой небыли.

Не ревную и не завидую

убегающим полуночникам.

Обниму свою миловидную,

ту, что стала моим источником.

Нам спешить вдвоём и не надобно,

пусть две стрелки за нами гонятся.

Полстолетья в созвездье свадебном

без разлук и ночей бессонницы.

Дай Бог каждому то созвездие,

ночи звёздные и без ревности.

Двое выживут и под лезвием,

если связаны нитью верности.