* * *

Огромная луна –
взгляд демона в ночи.
На грешный мир она
вниз смотрит, и молчит.
А что ей наша жизнь?
До донышка видна...
Веками смотрит вниз
безмолвная луна.
В печальную юдоль
страданий и грехов,
на нас и нашу боль,
на льющуюся кровь.
А наш безумный "мир"
уж стать готов "войной",
и Валтасаров пир
бушует под луной.


* * *

Как созвучно осеннее утро
беспричинной дорожной тоске,
что в тумане купается мутном,
и слепым огонькам вдалеке.

В электричке, трясясь на работу,
день за днём календарь шелушу,
на заботу навьючив заботу,
тороплюсь, задыхаюсь, спешу...

Облетают последние листья
с похудевшего календаря,
дождик мир вроде моет и чистит,
только как-то неловко и зря.

В небе тучи-растрёпы, да ветер,
под ногами расхристанность луж.
Снова осень хозяйка на свете
и владычица мыслей и душ.


Размышления об осеннем листе

Как задумчиво и плавно
лист кружит из жизни в тень.
Вот намёк о самом главном –
ночь вершит и жизнь, и день.
Неизбежная дорога
сверху вниз, из света в тлен,
и надежда лишь на Бога,
что позволит встать с колен
там – в неведомом и странном
возрождении весной.
Лист – намёк о самом главном,
что кружится надо мной.
Лист, кружащий надо мною
год за годом без конца.
В небе тенью голубою
след тернового венца,
возводящего страданье
в ранг безмерной высоты.
Лист кружащий, умиранье
и о вечности мечты…


* * *

По щеке ползёт грустинка,
толь слезинка, толь дождинка,
видно, всё же дождик нашептал.
Под шуршанье листьев палых
звук шагов моих усталых
за меня всё Осени сказал.

Про житье моё в заботе,
про проблемы на работе,
и про этот бесконечный бег
за безумною мечтою,
что смеётся надо мною,
и про то, что скоро ляжет снег.

Ветер лапкою холодной,
беспардонный и свободный,
прямо в душу лезет, как в карман.
Ну а я – иду, вздыхаю,
сумкой старенькой махаю –
и пенсионер, и ветеран...

Вот ведь гадость-то какая,
но ведь я же точно знаю,
что душою я не постарел.
А седой, так нынче модно,
и шагаю я свободно,
в предвкушенье новых славных дел.

И пусть катится слезинка,
притворяется дождинкой,
даже хоть снежинкой, ну и пусть!
Я по осени шагаю,
листья жёлтые листаю,
превращаю в радость свою грусть.


Вечернее

В бокале плещется закат,
в бутылке видно дно,
октябрь ни в чём не виноват
всё так, как быть должно.
И, если я давно не юн,
то чья же в том вина?
Чуть слышен звон душевных струн,
да аромат вина,
и терпкий вкус прошедших дней,
из прошлого букет,
и осень в призрачном огне,
горит уж сколько лет...
И пусть вино горчит слегка,
но все же греет грудь,
и позволяет старикам
с улыбкой в ночь взглянуть...


* * *

Я не буду ничего спрашивать,
просто молча постою рядышком,
подышу радостью вашею,
пусть накроет
и меня краешком.
Я за вас, если можно, порадуюсь,
светом ваших улыбок наполненный.
Не подумайте,
я не жалуюсь –
просто пахнет тоской
в моей комнате.
Из души я прогоню зависть липкую,
пусть не ёжит мне душу от холода,
и согреюсь я вашей улыбкою –
счастье щедро, когда оно молодо.


* * *

Ветер, вздыхая горько, со всхлипом,
просится в форточку жалобным скрипом,
всей бесприютной своею тоскою,
тычет в колени мои головою,
и замирает, дыханье смиряя,
и под рукою моей затихает,
словно котёнок на тёплых коленях –
сердце такие мгновения ценит.
Даже стихии могучей и гневной
нужно мгновенье отрады душевной
и уголок, чтобы тихо вздохнуть,
и от трудов и безумств отдохнуть.
Ладно, летучий, давай отдышись,
мне головой на колени ложись.
Покараулю твой редкий покой,
спи под моею надёжной рукой.
Знаю я цену подобных минут,
люди порою годами их ждут.
Кто-то дождётся, а кто-то и нет,
по скоротечности жизненных лет.
Годы бегут, мы уходим за край…
Ты же ведь можешь, ко мне залетай.
В этой ли жизни, а может, и в той
рад буду встрече, летучий, с тобой.
Ну а пока, отдыхай в тишине.
Может, и вспомнишь когда обо мне,
холмик найдёшь, мне приляжешь на грудь,
сможем на пару с тобой отдохнуть.


* * *

Я сложу свои заботы
ровной стопочкой у двери,
завершённые работы,
огорченья и потери.
Всё сложу в порядке строгом,
так, как помню, так, как надо,
чтобы взять с собой в дорогу,
чтоб со мною были рядом.
Приготовлю посох верный,
чтоб в дороге был опорой,
ведь, как знать, трудна, наверно,
та дорога, по которой
мне шагать из жизни этой
в мир неведомый и странный,
богословами воспетый,
и от всей души желанный.
Положу в мешок заплечный
память радостных мгновений,
чтоб в дороге бесконечной
поубавилось сомнений.
Соберу свою поклажу,
увяжу и упакую,
с боку бирочку прилажу,
аккуратную такую.
Напишу на ней, что это
всё, что нажито за годы,
передумано, пропето
в добрый день и в непогоду.
Сяду рядом на пороге,
а потом сниму «хламиду»,
и нагой душой в дорогу
налегке из дома выйду…
Ничего не взять с собою,
кроме Веры и Надежды.
А Любовь пойдёт со мною,
и в пути меня поддержит.


Цена

А где прописана цена,
                   цена любви, цена разлуки,
слезинки маминой цена
                   и стоимость смертельной муки?
Где тот вселенский прейскурант,
                   в котором всё на этом свете?
Чтоб знать, за что и чем платить.
                   Но хитро скалит зубы ветер,
перебирая чётки лет,
                   сметая пыль с гробниц и храмов,
он шелестит: «Расценок нет,
                   платить ты будешь важным самым».
Платить за каждый счастья миг,
                   и за растраченный напрасно.
За всё, что ты в трудах постиг,
                   и что лелеял ежечасно.
За всё приходится платить,
                   и есть всего одна валюта,
ради которой стоит жить,
                   и это жизнь, её минута.
Вот так, оплачивая жизнь
                   по самой главной высшей мере,
и стоит только, братцы, жить,
                   любить, страдать, мечтать и верить.
А неразменным пятаком
                   минута жизни не бывает,
и их запас в моей руке,
                   увы, так быстро убывает,
Но я не стану унывать,
                   я не напрасно жил на свете –
всё прожил сам, и вот теперь
                   готовлюсь сам за всё ответить.


* * *

Всё вернётся на круги своя.
Ветер вспомнит, что он одинок,
и закончится сказка моя,
видит Бог, видит Бог, видит Бог...
Не кончаются только дожди
по ночам, по ночам, по ночам...
Глухо ломит под утро в груди,
да часы, неустанно стучат.
Вот и красит виски седина
сыновьям, сыновьям, сыновьям...
А у ветра повадка одна,
и она не моя, не моя...
Соберутся и сядут друзья
без меня, без меня, без меня…
И свободною будет скамья
у зажжённого мною огня.
Всё вернётся на круги своя.
Будет так, так бывает всегда.
Утекает вода из ручья,
утекают, проходят года.
Будут капли скользить по стеклу,
Но, конечно, просохнут к утру.
Грустный ветер притихнет в углу,
вместе с ночью я тихо умру.
А рассвет, будет новый рассвет,
молча тени уйдут, семеня,
и ещё будет множество лет,
лет, пока не забудут меня.
Всё вернётся на круги своя.
Знаю, смерть это только порог…
Там скрывается тропка моя,
там ждёт Суд, воздаянье и Бог.