КАК ТЫ РАЗБЕРЕШЬСЯ С ЭТИМ

БЕС СОДЕРЖАНЬЯ, БЕС СОМНЕНЬЯ

(Перевод из Дмитрия Мельникова)

Пока в раю идут дожди,

Дожди, холодные, как море,

Пока владыки и вожди

Друг другу предвещают горе,

Покуда колесо времен

Летит безумной каруселью,

Я шел к тебе – сквозь смерть и сон,

Нес свет и тайное веселье.

Да, я далек, но не исчез,

Я – свет, но оперенный тенью,

В меня вселился славный бес,

Бес содержанья, бес сомненья.

Во мне блуждая, как в тумане,

Он входит в каждую строку,

Змеится, шепчет заклинанья

О деве в огненном кругу,

О вороне, мече и ране,

О сердце, брошенном врагу,

О тишине на берегу

И безразличном океане.

Мне надо было умереть,

Чтоб перестать бояться смерти,

Чтоб не встречать преград на свете,

Чтоб в голосе запела медь.

Я в мире видел все насквозь,

Глядел, не в силах наглядеться,

Как вертится земная ось,

Как бьется неживое сердце,

Как, мной придуманная, ты

Меня придумываешь вечно –

И праздновал средь пустоты

Случайность самой главной встречи.

Я праздновал тебя, мой свет,

Я рад, что смог в хмельную стужу

Своей бесплотностью согреть

Одну твою бродяжью душу.

Задай мне главный свой вопрос,

Взгляни в глаза, не жди ответа.

Я в эту речь, как в землю, врос,

Я – прах, я – почва, я – планета,

Я землю русскую собрал

Своими мощными корнями,

До атома строками сжал

И распылил цветными снами.

Когда я веки подымал,

Как властно в голосе и взгляде

Сквозь мрака спутанные пряди

Сиял мучительный металл!

Ты знаешь, лжи я не приемлю,

Но и тебе солгать нельзя,

Когда глядят в тебя сквозь землю

Мои бессмертные глаза.

ОСОБЕННО ИЗЫСКАННЫЙ ЖИРАФ

Так требует сердце – печальные песни слагать.

Ты хочешь печали, тебя утомила жара…

Послушай: далеко-далеко в сибирских снегах

Сферический бродит жираф.

Изысканный, мудрый, бессильный сферический бог,

Дитя порожденных поэтами чудных планет,

Летит над тайгою на тонких соломинках ног

В кубическом небе, окрашенном в розовый цвет.

Он ходит по вымершим селам, сгоревшим лесам,

Он слушает звоны ушедших под воду церквей.

Он строит незримый подвижный бесформенный храм

Из звуков висящих на тучах бесплотных цепей.

Дитя воспаленного скукой хмельного ума,

Он слыхом не слыхивал в жизни о зле и добре.

Я знаю, что чувствует масляно-жирная тьма,

Когда на закате он прячется в черной дыре.

Блуждая в пустых коридорах зеркальных небес,

То делаясь запахом, то притворяясь грозой,

Он нам предвещает возможность жестоких чудес,

Молчанием нам говорит, что былое грядет.

Бывает так сладко печальные песни слагать,

Когда в тонких венах звенит золотая жара…

Послушай: далеко-далеко в загробных снегах

Сферический бродит жираф.

* * *

Пусть это лето несерьезно,

Прозрачно, словно акварель,–

Его переозвучил грозно

Жужжащий в парке пышный шмель.

Отягощенный грузом ценным,

Он выползает из цветка,

Он часто мчится мимо цели,

Жужжит и сердится слегка.

Вот-вот хозяйственная осень

Остатки лета спрячет в ларь,

И листья под ноги нам сбросит

Усталый желтый календарь,

И пышного шмеля-всезнайку,

Еще хмельного от забот,

Как образцовая хозяйка,

Как ластиком с листа, сотрет.

Но в высшем абсолютном мире

Есть некий абсолютный шмель,

Уж он-то не промчится мимо,

Он видит путь, он знает цель,

В небесной розовой аллее

Цветам стихи свои жужжа,

Он всех милее и шмелее,

И чувствует твоя душа

В своем уютном небосклоне

Цветы, колосья и поля,

И в вечном розовом бутоне

Жужжанье вечного шмеля.

* * *

Как души, озираясь с непривычки,

Спускаются в Аид к родным теням,

Я ехал на холодной электричке

По темным подмосковным деревням.

Летел состав от Курского вокзала,

Смурно смотрела рыхлая земля,

Сырая тьма безрадостно глотала

Смущенные цветением поля.

Соэлектричники, ленивые, как стражи,

Зевали, глядя в темное окно:

Заборы, крыши, прочие пейзажи –

Привычное вагонное кино.

Кружилась голова, кружились лица –

Плыло вокруг пространство огнево…

Я, затаив дыхание, молился,

Открыв глаза, не видел ничего.

Московии надорванное сердце

Дышало в обескровленной ночи,

То набухало, то сжималось смертно,

Роптало, как забытый хлеб в печи.

Мне горло жгли прельстительные речи,

В крови текла крутая соль обид…

Но я любил и чаял третьей встречи,

Которую сам Бог благословит.

…Я повидал разбойную столицу –

Отравленного воздуха глотнуть,

Ей, окаянной, в землю поклониться,

И лоб разбить, и выстрадать свой путь.

И все до боли было мне знакомо –

Беспомощно чернела даль вдали,

И май горел, как рыжая солома,

И дым вставал cо всех концов земли.

ЖУТКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Шепот, робкое дыханье,

трепет ручейка,

сбитой птицы трепыханье

и прыжок хорька,

рев, дрожанье, копошенье

хищного зверья,

топот, писк, гниенье, тленье

и заря, заря!..

Голод, нищие деревни,

серые дома,

пьяный смех в сырой харчевне,

серость, грязь и тьма,

разоренные жилища,

слякоть пустыря,

и любовь на пепелище,

и заря, заря.

Холод брошенной постели,

тусклый луч свечи,

пробуждение без цели,

тихий плач в ночи,

кровь-руда из вскрытой жилы,

пролитая зря,

прах, распад, кресты, могилы —

и заря, заря!..

Спи, мой мальчик, тихо, сладко,

это все — твое:

ночь, свеча, перо, тетрадка,

бомба и ружье.

Все достанется вам, детям:

дом, кабак и храм…

Как ты разберешься с этим —

догадайся сам.

Об авторе: Андрей Козырев родился в Омске в 1988 г. Публиковался в журналах «Арион», «Сибирские огни», «День и Ночь», «Север», «Журнал ПОэтов», «Тарские ворота», «Литературный Омск», интернет-журнале «Лиterraтура», других изданиях. Главный редактор литературного альманаха «Менестрель» и интернет-журнала «Четырёхлистник». Руководитель онлайн-школы журнала «Менестрель». Глава оргкомитета Международной литературной премии имени И.Ф. Анненского. Член Союза писателей Москвы.