Светай!

Я Солнцу говорю – «Светай!»

И солнце выползает рьяно,

Под крылья перелётных стай

Лучи-наганы

Упрятав.

Трудному пути

Прозрачность неба обеспечив.

Чему дано произойти,

Того не отлагать далече.

Я говорю ему – «Свети!»

И Солнце по-простому палит.

До вечера, до десяти,

И даже – дале…

А ночью – в заглублённом сне –

В загубленном пожаре лета

Его сияние вдвойне

Сильнее утреннего света.

И все печали – ерунда,

Пока взрывная и живая

Моя карманная Звезда

Карманным миром управляет…

К жизни...

Жизнь моя, дай новых музык мне!

Поводов для горечей и счастья,

Одиночества и соучастья

Больше - в мире, менее - в войне.

Дай мне не пропасть в тревогах дня,

Не остыть душою откровенной

В суете болотистой и бренной,

Что порой настырнее меня.

Жизнь моя! Мне новых слов подай!

В милости не откажи калеке,

Коему не нужно жить во веки,

И тем более - загробный рай.

Жизнь, прошу, - глаза мои открой!

Дай увидеть в вытоптанном граде

То, живём мы для чего и ради –

Яркий свет иллюзии иной.

Дай распробовать мне вкус побед,

Пусть и сдобрив перцем поражений.

Тёмному под зад мне для движенья

Пни надеждою в грядущий свет.

Не жалей ленивому вожжей,

Ранних петухов и музы ранней,

Отличать потребу от желанья,

Сны - от яви, слёзы - от дождей.

И ещё - как облаку, позволь

Поцелуем к небу прикоснуться

И наполнить запахом настурций

Тела обнажённую юдоль.

И тогда я разомкну уста

И позволю, чтобы мир безротый

Через вирши принял свои роды -

И заголосила красота...

***

Одна ли музыка виной,

Что мы, напóенные звуком,

Бредём утоптанной тропой

Кругом, по кругу, друг за другом?

Касаясь откровенных рук,

Ловя тепло, лавины тепля,

Нам кажется, что кружит Землю

Изверженный губами звук.

Хозяева мы, и рабы,

А в чём-то – узники и судьи.

Но мы отчаянно равны

В непониманье перепутья.

И нам ли музыку винить,

Что сами же и сочинили?

И всех, кто смог её простить,

Своим забвением казнили…

Барабанщик

Наверно ночью будет дождь.

А может - он начнется раньше?

Холодный юный барабанщик

Придёт, когда его не ждешь.

Наверно, ночью будет дождь...

Он будет трезв, а может пьян;

Навеселе или в запое.

Но обязательно с собою

Возьмёт гремучий барабан.

И будет бить в упругий круг,

То разъярясь, то утихая,

Им заливаемому краю

Даруя радостный испуг.

И мой совсем прогонит сон,

Которого и было с горстку.

И в лужице на перекрёстке

Размажет фонаря лицо.

Дробя капелью до утра

Застуженную панораму,

Оставит от ударов шрамы

В стене стеклённая дыра.

И почему-то в тишине

Мне померещится возможным,

Что предложеньем односложным

Ты можешь вспомнить обо мне:

"Наверно ночью будет дождь..."

А мы не будем спать, пока

Гремит гроза литаврой мира,

От сна продрогшую квартиру

Закутывая в облака.

Не будем спать до той поры

Предутреннего забыванья

О неизбежном расставанье

По окончании игры…

***

«Я буду лежать здесь…» –

Сказала на кладбище мама.

Как будто простой телеграммой

Прислала простую весть.

Заранее, впрок и впредь –

«Вот здесь меня похороните…»

Как будто простым событием

Была предстоящая смерть.

А мы потупили взор

И даже не шевелились,

И даже не отшутились,

Не перевели разговор

На что-нибудь «не о том»,

В какую-то «незаметность».

И силилась осень греть нас

Ещё не сухим листом.

Какие же мы дураки!

Какие ж мы, брат, раззявы.

Не молчать, а обнять маму

В четыре мужских руки

Должны были мы тогда.

Живым ли о смерти мыслить?

Но падали с неба листья,

А сверху на них – вода.

А выше стояли мы –

Весёлые тени света,

Весенние дети лета

В осенней тоске зимы.

И каждый молчал слова,

А говорил молчание.

И всё это было прощанием,

И мама была права…

Меж двух углов

Меж двух углов и сотен смежных стен,

Где светел кров и вереницы звуков

Ложатся на пустоты вен, взамен

Когда-то пропульсировавших букв,

Ожил палач невысохших идей,

Развѐл огонь и, опрокинув стопку,

Горстями недоношенных детей

С улыбкою пустой отправил в топку.

Никто не видел, как погас огонь.

Проверив пальцами, остыл иль не остыл он,

Поэт сходил зачем-то на балкон

И в ванную проследовал за мылом...

***

Горят огни горбатых фонарей.

Дорогой ранней утро чешет ухо.

И город лабиринтом без дверей

Меня в попытках не уснуть застукал.

Тревожен день – но робкая заря

Еще таит в себе следы покоя.

И верится, что прожиты не зря

Столетия, крещенные тобою.

Каким путём уходят наши сны?

Не удержать их радужные гривы.

Но зимы все – в прислугах у весны.

А ты всех вёсен вечней и красивей...

И я один. Настолько, что оглох

От стука из груди идущей правды.

Но кто сказал, что так уж робок Бог,

Чтобы любовь на два делить по равной?..

Способ дышать

Кто бы что бы тебе ни сказал

В вечном споре про жизнь и творчество,

Знай, Поэзия – это способ открывать глаза

Наизнанку, – в своё одиночество. 

Кто бы что бы другим под стать

Не вплетал в твои мысли – помни,

Что Поэзия – это способ дышать

Через корни

За свободу ложась под плеть,

Ретушируя грёзы былью,

Знай, - Поэзия – это способ лететь

Вниз без крыльев.

И в сто сотый иль тысячный раз,

Расправляя пернатые культи,

Прошепчу, что Поэзия – это экстаз,

Проявляющийся в инсульте…

Живи и славься словом!

Царапай тёмных светом!

О, как не повезло вам,

Если вы не знаете ничего об этом…

***

Когда меня не станет,

Дон течь не перестанет.

И новый день настанет

Над городом моим.

Над путаницей улиц,

Людей гудящим ульем.

Он так неописуем –

Мой город-побратим.

Когда меня не будет,

Мой дом меня забудет.

Но камень в стенах людям

Покажет письмена,

Что я на нём царапал,

Что дождь водою лапал,

Что снег шершавил лапой,–

Всё сохранит стена.

Когда меня «снесёте»,

Стихи мои прочтёте,

И может быть, сочтёте

Меня за чудака.

Ах, милые, поймите –

Как было мне не быть им?

Ведь понял я, что ливень –

Упавшая река…

Кажется…

Раскрутить бы мир за руки, как ребёнка.

Да радость ли подкинут небеса нам?

Кажется – ещё сохнут мамой постиранные пелёнки.

А оказывается – готовят тебе саван.

Жизнь внутри не делится на части.

Знаю, каждый день, что отжит, будто лишний.

Кажется, кто-то всем телом хохочет от счастья.

А оказывается – рыдает, над тобой склонившись.

Пьём мы радостное вино влюблённости,

Но запиваем им тоски горькие пилюли.

Нам кажется – в мире нет определённости:

Мы так себе ладим? или плохо воюем?

А ещё – в мире очень мало надёжного.

Только встал на ноги – а фундамента нету.

От того мы веруем в посылы ложные,–

Как костыль – приспосабливая тело к свету.

И не манны небесной, а мало самих нам небес.

Поливая утробным молчанием речи пламенные,

Ты поникнешь главой – вот и всё! – закрывается занавес.

Но глаза отворишь, и ты снова под грудью маминой.

Ты – младенец…

И век твоих касаясь поцелуем,

Мамино тепло мир перевёрнутый улыбит

Шёпотом: «Спи, мой маленький, мы не воюем.

Мы лишь тащим на себе дней вагонные глыбы…

Но это ничего! – пока мы за тебя, а ты – после.

Смерть – о-очень маленькая, а жизнь – бесконечно большая!»

И сердце её, как тропически-райский остров

Все тревоги и беды твои в себе умещает.

И отец тебя вверх подбрасывает, как и положено для ребёнка;

И дорога лежит длинней горизонта в синей кáшице;

И развешаны флагами белыми на ветру трещащие пелёнки;

И уход неизбежный большою ценою не кажется…

___________________

© Александр Великий (Светай), г. Азов