Человек идёт

Человек идёт без спросу
к другу на денёк.
Человек несёт в авоське –
старый «Огонёк».

В «Огоньке» лежит бутылка,
«Краковской» – кружок.
Человек с лицом утырка –
жизнь на посошок.

Сядут рядом – потолкуют
о своих делах.
Поминая жизнь людскую,
время в колтунах...

И совсем под тёмный вечер
на крыльце с плющом
звёзды шепчут им о вечном…
А о чём ещё?

Грачи прилетели

Шумит, шебуршит весна.

Грачи собирают нити,
скворцы вышивают небо...
Что выйдет у них, как знать.
Быть может, небесный Китеж,
а может, чудная небыль —
тут главное не зевать...
И я вышиваю наспех
в грачевнике — сто проталин.
По краю стежок ажурный —
вот-вот и растает снег.
Сосулек узор сусальный
Пока что в уме ношу я,
спит солнечный печенег.

Ветреное

Игривый безродный ветер лохматит мою макушку.

В кармане тройчок и двушка. И жизнь, как сплошной тумак.
Как воздух нужны мне лужи, как сон – три цветных лягушки,
как пища – большое небо для сердца и для ума.

Однажды проснёшься взрослым, летит в заоконье морось.
В кармане – дыра – дырпропасть, дыряма, дыра едрит.
Сорваться бы на край света, лететь бы лучом, на скорость...
Но твой философский камень, похоже, простой пирит.

Однажды проснёшься зрелым, у листьев рассмотришь поры,
коснёшься коры деревьев, надышишься на века.
И больше не тронут споры, ты просто увидишь горы,
узнаешь где небо ближе, откроешь свой океан.

Пожил я и хватит, Боже… Глаза дождём обесцветив,
ты тянешь меня подняться, за хлипкий схватив рукав.
Старик у костра согнулся и выдул из углей медь и...
И ветер законтрабасил, играя на проводах.

Внизу тишина земная, а я рассекретил ветер,
лягушек, большое небо и лужи во всех дворах.

Ноябрьское

Промозглость утра, клумб лубок застывший.

Подсолнечник, как солнце на панно, –
весь чёрным стал. Он слышит – ходят мыши.
Один стоит – совсем почти не дышит,
как я, сейчас, смотрящая в окно.

Мне б чёрные одежды подошли.
Смирения, как и долгов – хватает.
Ноябрь льёт тихонечко шабли,
в бокалы фонарей. На мост в дали…
И, кажется, что утро быстро тает.

Неровность граней изумляет снова.
Я, видно, тот ещё иезуит…
Ноябрь входит и душа готова.
Скользят лучи – остатки разлитого
а греет, что подсолнечник стоит.

Затопленный город

Город ещё не вдохнул свой большой океан.

Стены стоят, и волна «с головой» не накрыла.
Только гудят провода как-то очень уныло,
изображая, как выглядит меридиан…

Город, ушедший под воду. Но ты там держись…
Хочешь – упитой улиткой, в свободном скафандре.
Видишь, как мимо плывут на восток саламандры
и повторяешь за ними: на дне тоже жизнь.

Жадно поверишь в чистейшую правдушку лжи.
Выпьешь иллюзий и скушаешь сахарной ваты.
Первое правило – верить, что нет виноватых.
Главное правило – знать, где тут маска лежит.

Тот, кто хоть раз опускался на самое дно,
знает все правила, знает законы вселенной.
Знает, что пена навечно останется пеной…
Запоминай тех, кто рядом, сгодится потом.

Свет наверху, как и было в начале начал.
К самому илу лучи пробивают дорогу:
даже под толщей огромной воды понемногу
Блики дрожат под отчаянный чаячий: «Чьяу?»

Люди, как птицы, спешат к молчаливому Богу.

Обрыв

В озере слёз не бывает ни неба, ни дна.

Нет горизонта, не видно простого причала,
только мираж – лодка озеро в люльке качает,
тени струятся, но боль даже их истончает,
солнце расплылось безвольно, подобьем блина.

Папы уходят так просто: дела, всё дела…
Не задержаться – слетает ладошечка-рыбка.
Выплачь все слёзы: была бы седьмая попытка…
Все, что даны, исчерпала на крае обрыва.
Помнишь – у папы шершава ладонь и тепла.

Выцвела жизнь – что заношенный в дым сарафан.
Кто-то корчует деревья в столетней аллее,
Как это сказано: каждому будет по вере...
Солнце остыло. Кого-то ещё и согреет… Но
ты слишком долго вдыхала тяжелый туман*

Тучи кровавы, вон, сколько на небе гвоздей...
Высохли слёзы, иду по налаженной тропке –
зыбкий песок гложет остов покинутой лодки.
Папа, к тебе я пришла босиком, мне не колко…
Ноги привыкли к холодной, тягучей воде.

-------------------------------------------------------------------------
*Строка из стихотворения Николая Гумилёва "Жираф"

Гвоздь

«Человек человеку — всё, что угодно… В зависимости от стечения обстоятельств»

Сергей Донатович Довлатов
 

Человек человеку – мир.

 Человек человеку – дождь.
Я вчера к тебе приходила,
ты завтра ко мне придёшь.
Приходи.
Узнаю тебя по стуку сердца.
По тому, как озноб переходит в дрожь,
по тени, по шепоту.
Вчера уделитела всю переписку.
Нет тебя больше.
Дождь.
И хоть умирай.

Человек человеку – гвоздь.

Лайло

Лайло собирает дожди.

Ни у кого так не выходит просто.
А Лайло берёт их за хвостик
и сматывает в клубки.
Вяжет свитера для мужа и для детей
чтобы были как все, в этой далёкой стране.
Лайло играет на солнечных струнах
мелодии света,
вспоминая Кофарнихон,
Ромитское ущелье, горную сказку…
Лайло любит вспоминать
как бабушка рисовала чакан,
смотря на замороженное окно.
Водит Лайло пальцами по узору
и распускается цветок морозного солнца –
Шухрат, Рахмати Калон.
А завтра снова собирать снег, подметать дождь…

---------------------------------------------------------------
Лайло – в переводе тёмноглазая.
Кофарнихон – река в Таджикистане.
Чакан – вышивка – пожелание и оберег.
Шухрат, Рахмати Калон. – Мир Вам и Вашим близким.

Без тебя...

Не простила...

Сердце болит.
Бывает у сердца гангрена?

Теперь не спросишь: «Где ты…»
Всё на весы: годы, дети,
счастливые прикосновения.
Включаю под настроение блюз.
Вот так ломается жизнь,
а ты думала, что знаешь всё наизусть…

Друг Ося
с песней дураков и своден – «Я свободен»
с «Летящим ангелом» …
– Guten Morgen!
– Да пошёл ты! Чай-то будешь – «Молитву блудниц»?
И по каплям Шевчуковая «Осень»
заплачет.
Гуревич молчит…

День разбился
на тысячу мелких осколков,
на сотню толков и кривотолков,
шелест страниц.
Доходят приглушённые звуки городского колодца,
дверных молитв.
Лечь бы на пол и не вставать…
Неделю считала часы
без тебя.
Потом дни,
поправляла гирьки часам.

Рай - это там, где тебя не ждут,
а здесь ад.
Я даже потеряла из вида луну,
разучилась смотреть в WhatsApp,
а ты пришёл и сказал:
– Смотри, это тебе, на…
В руках, играя, светится луна

©Виктория Соловьева