Александр Бирштейн. Проза
И НЕ ЗАПЬЕШЬ…
- И не запьешь! – вдруг сказал я себе. И попытался рассмеяться. Дело было около второго христианского кладбища. Накрапывал небольшой дождь, а меня пять минут назад с позором выгнала кондукторша из трамвая. Выгнала потому, что у меня не оказалось трех копеек на билет. Трех копеек…
Было начало мая, а мне исполнилось двадцать девять лет. И, как я понимал, жизнь не удалась. Ни семейная, ни карьерная, ни личная. По всем пунктам нули. С минусом. Не бывает же нуля с минусом. А у меня был. Что не радовало.
Нудная работа в НИИ отслюнявливала мне сто двадцать пять рублей. Инженер второй категории. Не густо. На руки я получал сто девять, а дань теще составляла сто двадцать. Разницу я добывал, делая контрольные для заочников. И еще погрузкой вагонов. Приходилось…
Впрочем, работа подворачивалась не всегда. И карманы были унизительно пусты. Но так плохо, как сейчас, не было никогда.
Я шел и думал, что идти мне еще минут сорок. То есть, домой приду поздно. Жена промолчит, зато ее сестра обязательно спросит о сверхурочной работе в хорошей компании. И я, наверняка, выпалю что-то грубое.
Хорошая компания. Где те времена? С пустыми руками, конечно, можно прийти. Раз, другой… А потом? К тому же жена друзей моих не праздновала. И наотрез отказывалась идти со мной.
- А сейчас бы сидеть с ребятами и пить… - тут я задумался о напитке, который соответствовал бы моменту. Вино я отверг. Пиво тоже. Замерз… Водку не любил. Оставался коньяк. А что – совсем неплохо. Рюмку, вторую, третью… И станет хорошо, нет, очень хорошо, заботы уйдут и придет радость…
Дождь усилился. И я подумал, что водка совсем неплохой напиток. Надо только привыкнуть. Рюмка, вторая и уйдут отчаянье и тоска, словно навеки, приникшие ко мне.
Или ром. Я вообще-то, его ненавидел. Но ром мог согреть и обрадовать. Пусть, пусть мне после него будет плохо, очень плохо. Потом… Слово, сулящее надежду и страх.
Коньяк, водка, ром… Смешно, да? У меня не было денег даже на стакан завалящего шмурдяка в забегаловке рядом с Привозом. Да-да, я почти дошел до Привоза, пробираясь полутемным сквером подле него.
- Рыжий! Ты чего такой смурной!
Я вздрогнул и стал оглядываться. Девчонка. Лет восемнадцать-двадцать. Таких много тут у вокзала и рынка. Хорошенькие и не очень. Я, если честно, их побаивался. Приличный мальчик из хорошей семьи. Тьфу!
А девчонка не унималась:
- Хочешь, повеселю?
Неожиданно для себя, я вывернул карманы. А потом сказал умное слово:
- Вот!
Девчонка, было, рассмеялась. А потом подошла ко мне близко-близко и вдруг спросила:
- Чем помочь?
Чем тут поможешь… Хотя…
- Дай три копейки! – вдруг попросил я. Идиот, правда же?
Она посмотрела на меня, вздохнула, достала рубль.
- Бери!
Я взял. Заикался, что отдам… А она смотрела на меня, смотрела. И это было невесело.
- У тебя все будет хорошо! – вдруг сказала.
- Ты колдунья?
- Нет, я сам знаешь, кто… Но у тебя все будет хорошо!
Она повернулась и ушла. А я стоял и смотрел ей вслед. Потом сел в трамвай и поехал домой.
Через несколько дней я узнал, что можно поменять работу. Это было очень страшно. Но я решился. Новая работа оказалась трудной и замечательной.
А дальше. Дальше были разные дни. И бед хватало. Но в самые трудные часы я вспоминал ту девчонку и ее:
- У тебя все будет хорошо!
И становилось легче.
Я люблю коньяк, научился пить водку, очень уважаю самогон, по-прежнему не признаю ром, зато освоил текилу и виски. Организм, закаленный экспедициями, принимает большие дозы без последствий для здоровья. С одной стороны это хорошо. А с другой…
Сосчитать бы, сколько раз я огорченно или радостно шептал себе:
- И не запьешь!
29.07.17
КОНЕЦ КАРЬЕРЫ (рассказ-мечта)
Ох, чувствую, не бывать мне офицером. Да и на службе не удержаться. Посадить не посадят, но, как пить дать, переведут куда-то поглубже. А то и вовсе уволят. Не выполнил я свой профессиональный долг. Не выполнил…
Ох, да что говорить, если не жалею я ни о чем. И карьерные страсти меня не мучают.
В ту весну у нас маньяк объявился. Пять девчонок изнасилованными и убитыми нашли. Младшей пятнадцать, старшей восемнадцать…
Вся область на уши встала.
Нашли вскорости этого «маньяка». Почему в кавычках? Да потому, что маньяком оказались два студента, сынки богатеньких родителей. У одного папаня всеми игорными заведениями владел, у второго – рынками.
А у таких папаш и детишки на славу. Ославили…
Папаши попытались сходу дело замять. Не вышло. Больно много шуму-то было. Плюс доказательства убойные. Да и ребятки, в папах уверенные, такое несли…
В общем, до суда дело дошло.
Обвиняемые в клетке. И я рядом с автоматом. Охраняю…
Адвокаты у подонков самые лучшие. А еще и судьей Синявкина назначили. Его всегда назначают, когда высшая мера обвиняемым светит. Правда, порой, эта высшая мера оборачивается пятью-шестью годами. А пару раз и вовсе оправданием.
Вот так…
А подсудимые эти наглеют поминутно. Первой они девчушку пятнадцати лет погубили… Сидят, меж собой ее обсуждают. Мол, худенькая была… Родителям девочки укор кинули, мол, плохо ребенка кормили. Мать в истерике. Врача вызвали…
Но мне-то что? Стою в броннике своем с автоматом. Молча, разумеется. И не такое видывал. Душа, наверное, уже, как подметка.
Время такое. Озверели люди. Или взбесились. Как эти двое. Без насилия, свидетельствуют, кайфа никакого. А потом, что делать? Так что, не со зла убивали. По необходимости…
Нет! Я лучше про футбол думать стану.
Или про то, что пацан у меня, а не дочка. А ведь, как дочку хотел!
Наверное, и родители девочек так о них мечтали…
Нет! Нельзя мне! Нельзя!
А эти еще и на свидетелей покрикивают.
– Ты бы, дура, помолчала! Лет шесть нам дадут. Через три выйдем и тобой займемся!
А меня, как током.
Как шесть лет? Почему? За пять убийств?
Вопросы так и роятся! Но стою, невозмутимый до ужаса. Лучше не думать. И на людей в зале не смотреть.
И на этих выродков…
А ведь я их охраняю! Интересно, а что бы с ними сотворили, не стой я тут с калашом?
А ничего б не сотворили! Народ у нас какой-то… Неуважаемый, короче, народ!
А эти… подсудимые меня шкафом обзывают. Интересуются, какой я: посудный или для вещей?
Молчу…
День процесс идет, неделю, месяц… Вот уж и полгода прошло…
На эту пару я давно внимание обратил. Старуха и мужик. Бабка и отец одной из пострадавших. Сидят, как каменные. Глаза только сухие-сухие.
Подсудимые тоже их приметили.
– Ну, что, батя, - говорит один, - неужто убить нас, таких нехороших, не хочется?
– Хочется! – мужик отвечает.
А подсудимые ржут!
– Перехочется! Руки коротки! – это первый.
А второй:
– Смотри, какой амбал нас защищает! Ежели б он твою дочку защищал, мы б ее, так и быть, не тронули!
Тут даже судья не выдержал.
– Подсудимые! – говорит, - Делаю вам замечание!
Так и сказал!
– Делаю вам замечание!
Строгий, ох, строгий!
Прокурор выступил. Пожизненное требовал.
Потом адвокаты речь держали. Отпустить за недоказанностью просили…
А потом судья своих подельников, то есть, заседателей, совещаться повел.
Хотели мы этих двух из клетки увести. Так положено. Но судья сказал, что не стоит…
Действительно, минут через пятнадцать появился. Приговор оглашать. Видно он у судьи уже отпечатан был.
– Именем республики…
…………………………………………………………………………………………………..
И в конце: одному пять лет колонии, другому шесть!
Родители подонков ликуют!
Подонки эти ликуют!
– Девочки, подождите, - кричат, - скоро вернемся и вам уважение окажем!
Отцы матери пострадавших девушек в шоке. Судью проклинают. Он уже грозится кого-то за неуважение к суду привлечь…
Вижу боковым зрением, как старуха за пазуху полезла, что-то достала и мужику дает. Опа! Да это же пистолет!
Мне бы кинуться, предотвратить, так сказать..
А я стою…
Не вижу и все!
Хорошо тот мужик стрелял! С первого раза одному промеж глаз пулю засадил. Второй на колени.
– Пощади! – кричит.
Тот случай!
Уложил мужик и второго. И все за доли секунды.
Гляжу, а он уже и в судью целится.
– Тварь продажная! - шепчет.
Тут уж я кинулся, пистолет выбил, мужика к полу прижал. За этих двух ему много не отсыпят. А за судью могут и навек закрыть!
Держу я его, а сам на ухо шепчу:
– Молодец, мужик! Какой ты молодец!
Гляжу, а из под судьи лужа величиной в Черное море расползается.
Начальство с меня, конечно, три шкуры спустило.
– Разжалую! – орал наш полкан перед строем. – Уволю из рядов к такой-то матери!
А когда мы вдвоем остались, вдруг спросил:
– Предотвратить мог?
– Мог! – честно отвечаю.
– Ну, и орел! – полкан говорит.
Так что, наверное, так оно все и закончится…