Владислав Терентьев. Поэзия. Февраль 2019
БАРЫНЯ-ВОЛГА
Стою в одиночку подолгу,
Гляжу на картину одну:
Вздымается барыня-Волга,
Встречаю её, как жену,
Ласкающим взором мужчины…
Покатые бёдра волны,
Заливы её и пучины
В пьянящую стать внесены.
То сонна она, то печальна,
То резва, чего там скрывать…
В народе её неслучайно
Любили всегда воспевать.
Зимой в полушубок одета,
И каждый затон, как ларец.
Пурпурные маки рассветов
Ей щедро дарует Творец.
И что мне поделать с собою,
Влечёт этот пышный объём
Нырять и нырять с головою
В великую тайну её…
ОТЧИНА МОЯ
Волна реки. Корабль. Причал.
Крутой подъём, а дальше… город.
В себе он много совмещал:
Строенья, скверы и заборы…
Булыжной прочной мостовой
Гремела людная Панская,
Крутил свой ус городовой,
Из кулака не выпуская
Порядок здешний и закон…
А нынче что?.. Бетон повсюду.
И даже в храмах меж икон
Блудят безбожные Иуды.
Как скорбна отчина моя,
Как безучастны всюду лица!..
Неужто здесь до гроба я
И плакать буду, и креститься?..
* * *
Волги родной просторы –
Поступь былых времён…
Я – человек, который
В эти места влюблён.
Здешней водой умытый,
Здешней укрыт травой,
Может, кем и забытый,
Но… до сих пор живой.
Радости и несчастья
Многие пережил,
Стал я России частью,
Видимо, заслужил…
Петь я готов невольно
Звонким ручьём во рву,
Господи, как же больно,
Если хоть лист сорву!
Взор поднимаю к небу
И набираюсь сил,
Я бы писал на требу,
Лишь бы Господь просил.
НОЧЬ БЕЗ ДВИЖЕНИЯ
Зимой движеньем ночь не нашпигована,
И город пуст, и холодно внутри,
Когда дрожат под лунною подковою
Угрюмые стояльцы – фонари.
Сухой мороз стегает плетью колкою,
Чтоб я в мохер укутывал лицо
И всё нутро пропитывал махоркою,
Намешанной с дешёвым портвейнцом.
Мне стопы жжёт… Они тавром калёные,
И снова не домыслена строка,
В которой ночь, метелью обелённая,
Стоит на грани краха и стиха.
ТРАНЗИТНЫЙ ЭШЕЛОН
На безымянной станции убогой,
В часы зари, когда темнеет склон,
Отмеривая вёрстами дорогу,
Военный задержался эшелон.
Кто кипятку набрать, а кто размяться
И подышать в неведомой глуши…
Ходили вдоль вагонов новобранцы,
Дымили самокрутками в тиши.
Всего лишь три минуты без движенья
В местах, где были взрывы не слышны,
Где горизонт скрывает продолженье
Суровой бесприютницы-войны.
Уже неслась команда: «По вагонам!..»,
И ноздри дул горбатый паровоз,
Старушка-мать, держа в руках икону,
Пошла к бойцам, не сдерживая слёз.
И протянула бережно: «Возьмите!
Поможет Богородица в бою!
Погиб недавно мой сыночек Митя,
А вы, мои соколики, в строю!..»
Ревел гудок, и слов никто не слышал,
Метнулись все к вагонам впопыхах,
Не ведая, что старый образ дышит
В трясущихся морщинистых руках.
И в станционной сутолоке вечной,
Чтоб невзначай старушку не смести,
Боец, тихонько взяв её за плечи,
Промолвил ей: «Мамаша, отойди!..»
И замелькали лица и вагоны,
И вновь верста сменяется верстой,
Но не ушла с транзитным эшелоном
Икона Богоматери святой.
Той ночью ветер маялся местами,
Наверно чуял, продувая склон,
Что эскадрилья с чёрными крестами
Бомбит с небес транзитный эшелон.
ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА
Война – не сестра и не мать,
И даже не тётка чужая.
Когда мы пошли воевать,
За нами детишки бежали.
Мы спор затевали с судьбой,
И плакали бабы-сельчанки,
Покамест над каждой избой
Звучало «Прощанье славянки».
На фронт уходил эшелон,
Встречал нас Второй белорусский…
Из тел громоздили заслон
И спирт натощак без закуски
Хлебали и ждали всю ночь,
Когда же начнётся атака.
И некому было помочь
Поставить противника раком.
Война от версты до версты
Стреляла своими глазами,
Порушила наши мечты
И смех заменила слезами.
Дырявили пули меня
И тех, кто был слева и справа,
Но нам ли бояться огня
Средь жуткой фашистской потравы?..
Едва залатают, и в бой…
До вечно цветущего мая
Тянула опять за собой
Соколиков передовая.
К чему нам награды, когда
Мы в длинном заплаканном списке?..
Пытается в небо звезда
На нашем взлететь обелиске.
«Так что же такое война?» –
Вы спросите снова и снова…
Потомкам на все времена
Мы скажем последнее слово:
Какие б ни звали пути,
Но русич по-своему скроен.
Война – когда НАДО уйти
Досрочно из жизни героем.
ДВЕ НУЖДЫ
Дал Господь благодати не многим,
На костях наших предков стою.
Две нужды: дураки и дороги
Одолели Россию мою.
Ей сбежать бы от мерзкого строя
На авось, абы как, впопыхах,
Но с дырявой котомкой пустою
Не остаться б самой в дураках.
А без веры плохая примета –
Покидать свой родимый порог.
Хоть желание теплится где-то,
Только нету надёжных дорог.
И ревёт она, хлеще белуги,
Всякий слышит, кого ни спроси.
Ей Иван говорит с похмелуги:
– Что ты, мать? Забивай да коси!..
А старуха со всхлипом:
– Послушай!
Заросла с красным флагом тропа…
Я бы рада, любимый Ванюша,
Только молота нет и серпа.
И гляжу я на них, горемычных,
И за каждого Бога молю,
Только там, в небеси, безразлично,
Что годами Иван во хмелю,
Что Россиюшка-мать отощала
И слезьми пропитала платок…
Эх, начать бы всё, братцы, сначала,
Оживить пересохший исток!..
Только благо даётся не многим,
Им Россию умом не понять.
А кругом дураки и дороги
На себя заставляют пенять.
* * *
Как остро в доме пахнет мятой,
Как крепок в кружке чёрный чай.
С душой своею нераспятой
Встречай, Господь, меня!.. Встречай!..
А может сам ко мне под вечер
Заглянешь?.. Я не огорчу,
Достану библию и свечи,
Молитвой душу излечу.
Утихнет разом боль сквозная
В полночных снах и наяву,
Покуда сам того не зная,
В Твоём присутствии живу.
Всё, что во мне доселе свято,
Другим на радостях вменю,
И всё острее пахнет мята,
И тянет к Божьему огню.
СЛОВО
Всё, что сказано и спето
На страдальческой Руси,
Возвращается к поэту
Прямо в сердце с небеси.
Он об этом знать не знает…
Молча, с ночи до утра
Пишет, словно вспоминает
Всё, что прожито вчера.
То ль душа в потёмках бродит,
Ищет суть в простых вещах,
То ль поэт слегка юродив,
Пишет, молча, натощак.
Хоть луне и не по нраву,
Что в дому мерцает свет,
Свечи жжёт поэт по праву,
Потому что он – поэт,
Потому что снова, снова
Утром будет в небеси
Свежесказанное слово
О страдальческой Руси.
Значит завтра слёзы эти,
Что покоя не дают,
В зацианенном рассвете
С неба дождиком прольют.
Поглотит землица воду
От межи и до межи,
Где зерном людской свободы
Слово русское лежит.
Есть в нём правды твердь и сила
И стопа поводыря…
Если скажут, что красиво,
То поэт прожил не зря.