Воробьи февральские скучают

Воробьи февральские скучают.
Шубки распушили, и молчат –
Жмутся и играют в перегляд.
Знать, на воробьином чир-чир чате
Объявили адресом флешмоба
Наш скамеечно-уютный двор,
Где не видно хитреньких ворон,
И сугробы пышные, как сдоба!
Или ждут свою старушку Нелли,
Что носила крошки и пшено.
Только ей с утра не хорошо,
Скоро… «Вот дожить бы до капели!
Может, обошлось бы, ничего...
Раз святое было Рождество,
Значит, недалече до купели!
Вот бы кареглазые запели,
Может, я под песни пожила!»
Нелли не выходит. Тяжела.
Воробьи февральские скучают.
И бегут ручьи, февральский снег
Не остановить. Весна, побег...
Пахнет горьким, но бесцветным чаем.

Шёл троллейбус

Шёл троллейбус по Фонтанке,
По старинной мостовой,
И, в поклоне каждой ямке,
Дёргал низко головой.

И рогатка: тили-дили –
Добрый день, мои друзья!
Сердце мне вчера вручили!
Разве врал когда-то я?

На сиденье вырезали -
Два вихрастых озорства -
Что-то резкое, из брани,
Сильно ранили слова…

А потом кондуктор Оля -
Сверху красный лоскуток -
Пришивала, было больно,
Всё ж пружинка давит бок…

Вон, сейчас сидит девчушка,
Сердце гладит мне рукой,
У меня такое чувство,
Будто дарит мне покой.

Если б каждый сердце видел!
Что сиянье перед ним?!
На потёртый синий китель
Слёзы капали: день-мин…

Шёл троллейбус к остановке
По старинной мостовой.
Дзынькал, тренькал, и неловко
Дёргал синей головой.

Выжить

– Нет. Не подходите, пока не увидите меня в гуще людей
И не смотрите на меня. Просто будьте поблизости.

Твой злейший враг, подумал он, – это твоя нервная система.
В любую минуту внутреннее напряжение может отразиться на твоей наружности.
 
Джордж Оруэлл. 1984
 
.***
Реет знамени гладкий лоскут на ветру перевальцами!
Будь что будет. Сливаюсь с гудящей толпою, иголкою,
Только сердце меня выдаёт занемелыми пальцами.
Мне б из виду её не терять – непростительно горькую…
 
Так ли больно теперь? Не больнее занозливой памяти,
Что вплетает во всё послевкусие тонко-миндальное.
А тогда – столько счастья! Мне кажется, оба мы спятили!
Мы забыли: в толпе не смотреть, не касаться… да, мало ли!
 
Невозможное, словно во сне, замедлялось дыхание,
Я горел, пропадал, чуть касаясь бедра, под воланами,
И как будто кричал: «Ты моя, нет у Бога желаннее!»
Но поток разделял, у толпы направление – главное…
 
А она пахла липовым мёдом, хмельно и волнующе,
Я б шагал в направлении том до скончания времени...
Нам в толпе нужно выжить, суметь... пропитаться в поту ещё,
И разбиться на статусы, байты, духовные степени.
 
Мы не смотрим в глаза, но над площадью медленно кружится
Твой медовый, твой шёлковый след и миндальное кружево...