Ты стенания птичьи не слушай,
заглушая пернатую речь,
отступает покорная суша,
чтобы морю свободнее течь,
чтоб крахмального неба пелёнка
обернула потуже флагшток.
Пожалей мою душу, сестрёнка,
заштрихованную поперёк.

Резкий свет, источаемый лампой,
расползаясь по швам и углам,
под тельняшкой горячечной лапой
темноту прибирает к рукам,
но тускнеет, как перед препоной,
ближе к кухне, где, выкручен, сжат,
пустотой и безвременьем полный,
обезглавленный сохнет бушлат.

Пусть, дорожку наметивши вдовью,
надрывается до хрипоты —
мы возьмём это море любовью,
коль стаканы и трюмы пусты,
чтоб, зашедши в него по колено,
зачерпнуть голубого стекла.
Ты ведь — женщина-рыба, сирена,
ты ведь тоже куда-то плыла.

Так зачем тебе помнить, сестрица,
как, не справившись с грозной тоской,
в облака превращаются птицы
в этой сказке воздушно-морской?
И пока, золотая, как чудо,
не взошла над причалом заря,
оглушительно бьется посуда,
выпадая из рук корчмаря.

***
Кто впотьмах качается за бортом?
Кто плывет на горбе волны?
Это чудо-рыба с открытым ртом —
то уйдет на дно, то всплывёт пластом,
ослепляет вспученным животом
и зрачками белей луны.

У неё живучести — про запас,
мы гребём учащенно — и два! и раз! —
шпарим веслами по хвосту,
лишь бы прочь уйти от солёных глаз,
но она глядит на бессильных нас,
будто пялится в пустоту.

Мы сообщники, пара — два сапога,
нам казалось, дистанция — в два шага,
только ветер зол, нарочит,
отошли кисельные берега,
рыба видит в тебе и во мне врага,
рыба знает, о чём молчит.

А под нами — радужные мосты,
и такой проникает из-под воды
в нашу лодку жестокий свет,
что навек запомним, и я и ты, —
нам от рыбьего горя и красоты
в этом море спасенья нет.

Не задушишь свет, не погасишь звук,
даже если выйдешь из моря сух,
сбросив памяти якоря,
пусть потом тебя не обманет слух,
знай, по ком блестит под созвездьем мух
эта жёсткая чешуя.

Скоро — берег бережный, оберег,
будет всё — и стол тебе, и ночлег,
за холмами фруктовый сад,
поутру растает вишнёвый снег,
отзвенит по крыше табунный бег —
ах, как сладко в том доме спят!

За своей стеной — невесомей груз.
Ну и что с того, что себя боюсь,
что по верхнюю метку под потолком
наполняется комната молоком?
Снится мне, как беспомощным плавником
из-под глыбы к тебе тянусь.